Танцы на цепях  - Рэйв Саверен

Май на это ничего не ответила. Она слышала о иномирской войне лишь краем уха. Шутка ли, с того момента миновало триста лет, а история давно обросла мишурой выдумок и преувеличений.

Если опираться на них, то можно было представить невероятное сражение, в котором иномирский король ведет свое войско в столицу, где терпит поражение едва ли не у ступеней трона Первородной.

Что же происходило на самом деле, знали, наверное, только сам иномирец и Первая королева. Люди могли лишь наблюдать за последствиями.

Пришлых тварей не убили, а позволили существовать бок о бок с людьми. Май затруднялась ответить, почему.

Жалость к побежденным? Верилось слабо, ведь они не щадили своих врагов, а порой расправлялись с ними так изощренно и жестоко, что даже камни могли заплакать. Люди такого никогда бы не простили.

Ходили слухи, что Первая запретила убивать иномирское племя, а приказала лишь изолировать его. Для чего? Даже Пожинающий бы не ответил на этот вопрос, а Первородная спит и спросить не с кого. Так или иначе, часть иномирцев заперта в столице.

Май когда-то вычитала, что весь юго-восточный стигай – иномирская земля. Туда не совались даже отчаянные воины, а о жизни уединившихся существ ходили тысячи зловещих легенд.

От собственных мыслей ее отвлек тихий свист. Май рефлекторно отклонилась назад, за мгновение до того, как острие черного клинка мелькнуло перед глазами.

– Бери меч, – бросила инахан.

Жарковато для таких упражнений.

Озвучить мысль Май не решилась. Было во взгляде наставницы нечто угрожающее, грозовые тучи полные холодного дождя. Она точно не потерпела бы отказа.

Клинок скользнул в ладонь, будто живой. Рукоять приятно холодила пальцы и вселяла уверенность.

– Ноги ставить вот так! Молодец.

Женщина бросала команды, будто метательные кинжалы. Каждый врезался в Май хлесткой невидимой пощечиной, заставляя в точности следовать указаниям, а их было много.

– Не сжимай ты его так! Это же не соломинка, а ты не тонешь, дитя.

Май уже не чувствовала палящего солнца. Облитый раскаленным золотом мир сжался в крохотную точку на острие черного клинка. В нос ударил запах пыли и пота, увядшей травы, разогретой кожи и древесной коры. Клинки порхали в воздухе, но не решались столкнуться. Женщина держала Май на почтительном расстоянии, только показывая увороты и выпады, разучивая с ней стойки. Черный и желтый люз мелькали в считаных дюймах друг от друга, разрезая дневную жару на невидимые ленты.

– Помни, меч – это ты. У клинка нет собственной воли, – голос Клаудии звучал отовсюду разом, точно эхо среди скал, – в этом танце ты ведешь и только ты указываешь цель.

Они двигались синхронно.

Всего мгновение, но Май с восхищением и трепетом следила за каждым движением наставницы, чувствуя, в первый и последний раз, странное душевное родство, связавшее двух чужих людей на несколько бесконечных секунд.

Стоило им остановиться, как на плечи обрушился невидимый молот усталости. Май даже не могла точно сказать, как долго длилось это спонтанное занятие. Меч, казавшийся до этого легким, будто прибавил в весе и едва держался в дрожащей руке. Закрепив его на поясе, она поймала взгляд наставницы и вымученно улыбнулась.

Клаудия же только покачала головой. Фантастическое мгновение единства прошло. Реальный мир оказался сильнее.

Наспех перекусив, они устроились на спине Цивки и двинулись в путь. Под мощными лапами исчезали доли, все ближе становилась защитная стена, отделявшая столицу от южного стигая. Колоссальная каменная преграда, какой бы высокой она не казалась, не могла скрыть от взгляда черную громаду башни.

Беренганд пристально наблюдала. Май казалось, что чудовище вот-вот разинет пасть, чтобы проглотить ее и раздробить каждую кость в хрупком теле.

Мир размазался перед глазами, Клаудия превратилась в серое бесформенное пятно, а горло сдавило от жажды и тошноты. Само бремя плоти было невыносимым, хотелось отбросить тело, как змея отбрасывает старую кожу, чтобы освободиться от навалившейся удушливой усталости. Волнение, страх, горечь и сомнения смешались в одном сосуде, давили на хрупкие стенки, собираясь разорвать изнутри.

Голова настолько отяжелела, что Май почти молила о беспамятстве.

И ее мольбы были услышаны. Когда они добралась до Южных врат, Май крепко спала, обхватив наставницу за пояс.

***

Город встретил Клаудию привычной роскошью, мрамором и запахом разогретого солнцем камня. Людей вокруг было полно. Хоть закат уже догорал, но по домам никто не торопился. Из открытых магазинов доносились отзвуки жарких споров, у самых ворот толпились путешественники, торговцы и стража, проверявшая вещи тех, кто пытался попасть в столицу.

На рукавах крепких мужчин серебрился знак Совета Рагур’ен: восемь скрещенных копий, заключенных в круг.

Как была не похожа жизнь здесь и среди песков! Сахра-таш в восточном стигае не уступал столице размерами. Служители Первородной превратили временное убежище в настоящий торговый рай, расположившийся вокруг крупнейшего оазиса – подлинной жемчужины пустыни. Коренные жители восточной земли приняли их, пусть и не сразу, но делились опытом, помогали строить новый мир.

Клаудия не могла отделаться от мысли, что в пустыне все было проще, что там она чувствовала себя свободнее. Здесь же дорогу нельзя было пересечь, чтобы не обратить на себя пристальные взгляды десятков глаз.

Иногда такие мысли подводили Клаудию к тонкой корке льда, под которой скопилось желание покинуть город, вернуться в Сахра-таш, на все наплевать. Но Первородная ждала ее и пристально наблюдала из глубины сознания.

Желание дочери Пожинающего было сильнее личных потребностей. Да и куда ей было возвращаться? К Старейшей? Как смотреть ей в глаза после предательства и бегства?

Не было дороги назад.

С Цивкой пришлось расстаться. Вольный и дикий зверь должен оставаться за стеной, где ему самое место.

Растолкав девчонку, Клаудия потрепала волка по голове. Знала, что стоит только позвать и Цивка примчится на помощь, но расставаться с верным другом было тяжело.

Когда солнечный луч сверкнул, запутавшись в блестящем мехе, и волк умчался прочь, Клаудия тяжело вздохнула. Предстояло пройти еще две доли пешком.

Когда же они добрались до врат, светлый камень дороги окрасился закатным багрянцем, из-за чего казалось, что под ногами разлилось настоящее кровавое озеро. Май во все глаза рассматривала дома и вертела головой, пытаясь не упустить ни единого изгиба.

Сейчас, как никогда раньше, она походила на ребенка, впервые выброшенного во взрослый мир. Бабочку, только надорвавшую тонкую стенку куколки и расправившую радужные крылья. И была она такой же хрупкой, как бабочка, только вот в глазах собирались тяжелые тучи беспокойства и опаски, что насторожило Клаудию. Такие тучи могли разразиться молниями упрямства и непослушания. Единственное, что внушало уверенность, это близость особняка и красные цветы во внутреннем кармане куртки.